Марк ВЕЙСБРОТ

 

Мираж прогресса

 

 Общеизвестно, что последние 20 лет были отмечены всеобъемлющим ускоренным экономическим прогрессом в большинстве стран, особенно, развивающихся. Произошел коллапс тарифов, и страны стали активно открывать свои границы для международной торговли и инвестиций. Технология быстро прогрессировала, революции в таких индустриях, как коммуникации, компьютеризация и Интернет, демонстрировали чудеса производительности во всем мире. Но, конечно же, существуют и проблемы. Это увеличивающаяся пропасть между богатыми и бедными нациями, разрушение окружающей среды и рост бедности в ряде стран и регионов. Однако прогресс неизбежен. Если мы сможем четко определить круг проблем, их причины, а также политику, их обусловившую, то сможем обеспечить благополучие будущих поколений. Верно?

На самом деле, все наоборот. Последние 20 лет были отмечены экономическим банкротством большинства стран и их падением. Всемирный банк, как и другие официальные источники, опубликовал статистические данные о росте доходов на душу населения. Ознакомившись с полученными результатами, некоторые экономисты и едва ли не все журналисты констатировали, что история, несомненно, запечатлит это как наибольший экономический спад ХХ столетия, если не считать Великую депрессию.

Остановимся на этом подробнее. В Латинской Америке и Карибском бассейне, где ВВП с 1960 по 1980 гг. вырос на 75% на человека, с 1980 по 2000 гг. он составил 7%. Коллапс африканских экономик известен лучше, хотя все еще игнорируется. ВВП в странах Африки, находящихся ниже Сахары, с 1960 по 1980 гг. вырос на 34% на человека, а за прошедшие два десятилетия снизился на 15%. Даже если мы включим быстро растущие экономики Восточной и Южной Азии, результаты последних двадцати лет будут жалкими. Для полного набора в странах с низкими и средними доходами рост ВВП в процентах был более чем наполовину меньше от своего среднего показателя за предыдущие 20 лет. Последние 20 лет характеризовались снижением темпов развития, что отразилось на таких важных социальных индикаторах, как ожидаемая продолжительность жизни, детская смертность, грамотность и образование, опять-таки в странах с низкими и средними доходами.

Эти данные не обсуждаются. И никто не может начать спор по периодам времени, взятых для сравнения. Это не циклический феномен: оба этих периода содержат всемирный спад, а в 1970-х были большие нефтяные потрясения. Фактически, если полные данные доступны для 1950-х, прошедшие 20 лет будут выглядеть гораздо хуже.

Да, рост не самое главное, но это то, что инстанции, которые управляли политикой большинства развивающихся стран (МВФ, Всемирный Банк, Министерство финансов США), обещали обеспечить. В отношении развивающихся стран возникает важный во­прос: что представляют собой структурные и политические изменения, которые привели к глубокому экономическому спаду?

 

Что пошло неправильно?

 

Конечно, трудно определить причины долгосрочного всемирного экономического упадка, который коснулся экономик многих стран с разным уровнем развития. Но есть политическая модель, которая исходит из Вашингтона в течение последних 20 лет, и ряд примеров может проиллюстрировать значительную часть событий.

Азиатский финансовый кризис 1997 года был вызван открытием рынков капитала, что обусловило огромные иностранные инвестиции. Это было сделано при значительном содействии Министерства финансов США, несмотря на то что страны, оказавшиеся в зоне влияния, имели значительные внутренние ресурсы и не имели особой потребности в умножении своих иностранных долгов. Как указал лауреат Нобелевской премии и главный экономист Всемирного банка в то время Джозеф Стиглиц, архитекторы политики не имели на руках исследований, которые бы показали, что открытие рынков капитала вызывает столь высокий рост. В этом случае стратегия дала противоположный результат. В 1996 и 1997 гг. пошел обратный поток капитала, который насчитывал около 11% ВНП Южной Кореи, Индонезии, Малайзии, Филиппин и Таиланда. Утечка фондов обанкротила местную валюту и посеяла финансовую панику.

Разными способами Вашингтон проводил интервенцию, которая помогла трансформировать данный кризис в серьезный региональный экономический спад. Во-первых, министерство финансов убедило Японию отказаться от предложения Азиатского валютного фонда, который мог предоставить как минимум 100 млрд. долларов для стабилизации валюты, чтобы она окончательно не обесценилась. Во-вторых, МВФ навязал ненужную политику строгой экономии финансов и валюты для стран, охваченных кризисом с процентной ставкой до 80% (например, в Индонезии). Были и другие серьезные ошибки, приведшие к серьезным последствиям: в 1998 г. ВВП Индонезии сократился на 13,7%, а Таиланда – на 10%.

Вначале азиатский кризис распространился на Россию, а потом на Бразилию. Это оказало ослабляющий эффект в период безответственной либерализации инвестиций. «Негативное влияние» сейчас может посеять панику среди стран, ­которые имеют слабые коммерческие связи друг с другом. «Стадное» поведение инвесторов, которые пытались избежать очередной опасности дестабилизации рынка, объяснялось лишь отсутствием контактов.

Опять-таки вмешательство МВФ усугубило убытки. И в России, и в Бразилии организация настояла на сохранении завышенного обменного курса валюты, стимулируя ее спрос огромными займами (42 млрд. долл. в Бразилии) и высокими процентными ставками (до 170% в России). В обоих случаях курс денег резко упал, страны понесли потери из-за понижения производительности и бремени огромных долгов взамен на отсутствие экономической прибыли. Единственный  аргумент, который предложил МВФ для сохранения завышенного курса валюты, состоял в том, что крах мог бы вызвать гиперинфляцию. Но гиперинфляция не произошла, и экономики обеих стран очень решительно отреагировали на обесценивание денег. В 2000 г. Россия имела наибольший рост за последние двадцать лет, который составил 8,3%.

Этот сценарий недавно повторился в Аргентине, где ныне правительство не выполняет своих обязательств по выплате множества долгов, которые накопились из-за сохранения фиксированного курса валюты за четыре года рецессии, утроенных процентных ставок и феноменального 40-миллиардного займа от МВФ в декабре 2001 г. Чтобы понять абсурдность ситу­ации, в которую была втянута Аргентина, представьте себе, что правительство США берет в долг  1,4 трлн. долл. (а это 70% федерального бюджета) для того, чтобы уберечь курс доллара от падения.

Переходные экономики – особый случай, но они демонстрируют колоссальные убытки, которые могут произойти, когда все «лучшее» из Америки ничем не ограничивается при создании нового общества. Россия потеряла около половины своего национального дохода за несколько лет после того, как адаптировала рекомендуемую программу шоковой терапии в 1992 г. Несмотря на то что МВФ пытался отказаться от нее, Россия последовала этой программе, которая включала немедленный отпуск цен (что привело к инфляции в 520% за три месяца) и быструю приватизацию производства. Правительство даже соглашалось с бюджетными и валютными целями МВФ, по крайней мере, до тех пор, пока экономика не сократилась до уровня, когда бартер стал предпочтительным способом обмена. В результате получилась новая развивающаяся страна с доходом на душу населения меньше, чем в Мексике. В государстве, где не ведутся войны и нет природных катаклизмом, это было самым неблагоприятным экономическим спадом.

В это время другие структурные и политические изменения медленно развивались в странах с низким и средним доходом. Жесткая монетарная политика (высокие процентные ставки) являлась частью основной тенденции в условиях МВФ для развивающихся стран. Эта тенденция проявляется в регионах с высоким доходом, включая США и Европу (где он превалирует и сегодня), и характеризуется медленным ростом и вредит развивающимся странам через снижение спроса на их экспорт. К тому же валютные резервы развивающихся стран заметно выросли, возможно, в результате большей финансовой нестабильности и глобализации. В случае, когда инвестиции не вкладываются, цена за хранение этих резервов весьма существенна – где-то между 0,2 и 2% годового роста, зависящего от  финансовых накоплений государства.

 

Двойные стандарты Запада

 

Неудачная политика двух последних десятилетий часто рассматривается как результат экстремальной идеологии свободного рынка и свободной торговли. Однако это неправильно. Например, в странах, которые пожертвовали своей экономикой ради сохранения стабильного валютного курса, а это Россия, Бразилия и Аргентина, решение следовать курсом свободного рынка привело к отказу от стабильного курса валюты и вызвало денежную инфляцию. Во время азиатского кризиса одной из нескольких особенностей, которую Вашингтон довел до конца, являлось предоставление правительствам региона гарантий, что частным учреждениям, взявшим иностранные кредиты, а не банкам будет отдано предпочтение при подчинении рыночной дисциплине.

Более наглядный пример – то, как национальные интересы стран с развивающейся и переходной экономикой были принесены в жертву ради более могущественных иностранных интересов. Это можно проиллюстрировать на примере защиты прав интеллектуальной собственности. Глобальный Юг уже потерял несколько десятков миллиардов долларов в год в пользу этих иностранных монополий, и отток ресурсов будет увеличиваться, если богатые страны добьются выполнения соглашений ВТО по защите прав интеллектуальной собственности (TRIPS).

Монопольные патенты являются самыми дорогими, неэффективными, а в случае неотложной медицины особой современной формой протекционизма, угрожающей жизни. С экономической точки зрения они создают такие же виды искажений, как и тарифы, только во много раз больше. До сих пор распространение американских патентов и законодательства по авторскому праву на развивающиеся страны было одной из основных задач международной коммерческой политики США.

Экспансия иностранной интеллектуальной собственности не только претендовала на отток дефицитных ресурсов, но еще и создала для этих стран трудности на пути к более успешным примерам поздней индустриализации, таких как в Южной Корее и Тайване, где распространение иностранных технологий играет значительную роль. Все это является частью более общей проблемы, которая отражена в экономической неудаче прошлых 20 лет. Исторически была возможность выбрать разные пути развития, но ни один не был похож на набор тех политик, которые Вашингтон навязывает сегодня развивающимся странам.

Страны с поздним развитием промышленности использовали различные комбинации индустриальной политики и планирования, государственного производства, экстенсивного контроля за субсидиями, курсом обмена и тарифами, а также ограничениями на импорт для достижения уровня, при котором их промышленность могла бы стать конкурентной на международном уровне. Во многих отношениях эти стратегии были подобны тем, которые до них применялись в развитых странах. США тоже имели высокий средний тариф в 44% на изготовленные товары в 1913 г.

Но богатые страны сейчас «отталкивают лестницу», как написал в своей одноименной книге экономист Ха-Ен Чан. Трудно сказать, насколько сильно спад развития связан с запретом на применение потенциально благоприятных стратегий развития и заменой их на строгое следование теории сравнительного преимущества. Исторически торговая либерализация следует за развитием, так как национальные экономики становятся конкурентными на мировых рынках. Не было бы неожиданностью, если бы попытки вернуть эту модель привели к снижению производительности.

В ответ на эту критику Всемирный банк издал серию публикаций, претенциозно утверждающих, что страны, которые наиболее «глобализированы», за последние двадцать лет достигли наибольшего успеха. Однако это не так, что наглядно показал Дэни Родрик из Гарвардского университета. Берется торговая доля ВВП в качестве критерия глобализации. Но торговая доля является следствием, а не политической переменной, она имеет тенденцию увеличиваться с ростом ВВП. Так что Всемирный банк продемонстрировал лишь то, что быстро развивающиеся страны  стремятся увеличить коэффициент экономики, отведенный на торговлю.

В действительности, любимыми «глобализаторами» Всемирного банка должны быть три страны, экономический рост которых увеличился за последние 20 лет. Это Китай, Индия и Вьетнам. Но Китай и Индия имеют наиболее защищенные внутренние рынки. Китай даже не имеет свободно конвертируемой валюты, а Индия удерживает строгий контроль над капиталом. Также поступает Вьетнам, где большинство инвестиций за последние несколько лет были гарантированы государством.

В таком случае удачные глобализаторы являются исключениями, которые устанавливают правило. И если существует какое-то правило, которое может быть взято из опыта успешного развития, так оно состоит в том, что условия, на которых международная торговля и инвестиции могут участвовать в экономическом росте и развитии, определяются особенностями страны. Даже наиболее существенные вопросы международных финансов, такие, как стабильный и нестабильный курс валюты, зависят от специфики национальных учреждений. Все остальные причины позволяют национальным правительствам проводить свою собственную экономическую политику.

А это как раз тот результат, которого не может допустить армия вашингтонских экономистов и бюрократов, имеющих сильнейший картель кредиторов, возглавляемых МВФ, способным устанавливать политику для десятков стран-должников. Правительства, которые не подчиняются условиям, выдвигаемым МВФ, часто не имеют права на частные кредиты и в большинстве случаев на кредиты от Всемирного банка и других многосторонних кредиторов, таких, как Межамериканский банк развития и страны «Большой семерки».

Пока этот картель не разбит и его политика кардинально не изменена, только достаточно сильные правительства, способные ей противостоять, имеют реальный шанс ликвидировать экономические недостатки последних двух десятилетий ХХ столетия.

 

 

 

Сайт управляется системой uCoz